Когда первые осенние заморозки легли на подлесок Белавежской пущи, сержант Марек Каминьский уже знал — зима будет неспокойной. Несколько месяцев назад в их участок прибыло подкрепление: новые бойцы, бронетехника и камеры с ночным видением. Польская восточная граница изменилась — стала напряжённой, как струна. Марек служил на границе с Беларусью уже пятнадцать лет. Он помнил времена, когда смена означала тишину и чащу, редкий гудок поезда на переходе и крики журавлей. Но теперь всё было иначе. Каждый день они задерживали десятки мигрантов — измученных, замёрзших, порой даже потерявших сознание. Многие из них не говорили ни слова по-польски, ни по-английски. Только надежда в глазах и порой — страх. Граница укрепилась — вдоль лесных троп выросли металлические заграждения, над ними жужжали дроны. Варшава приказала не пускать никого. Это была не только защита страны, но и демонстрация решимости — и Марек это понимал. Но каждое новое дежурство давалось труднее. Как-то ночью он услышал тихий плач. Приблизившись, он увидел женщину с двумя детьми. Они сидели у подножия барьера, кутаясь в одно одеяло. Марек вызвал подмогу, но прежде, чем приехал медик, он дал детям свой термос с чаем. 'Нельзя терять человечность', — сказал себе он. Дома его ждала жена, преподаватель истории, и сын, который спрашивал: 'Папа, почему они хотят пройти через нашу страну?' Марек не знал, как объяснить это ребенку. Он сам не был уверен в ответе. Где грань между приказом и совестью? Той ночью он понял: он — не просто солдат. Он — свидетель эпохи, когда границы становятся не линиями на карте, а реальными барьерами между людьми. И в этих тенях над восточной границей — его место, его выбор, его история.